Добавив солнышка и мягких облаков,
весь день заоблачный мороженщик,
наверно, ворожил над серым дождиком,
взбивал его руками осторожными
в нежнейший, невесомый пух снегов.

И вечер опустился снегопадом
с небес – и зашагал по городу,
и кружевными дышащими шторами
завесил сонных улиц коридоры
и двориков московских анфилады.

И в этих зимних театральных залах,
в плену изменчивости снежных декораций
для карнавалов и импровизаций,
мы, не боясь смешными показаться,
впервые так восторженно играли.

Кого? Наверное, самих себя,
но только отбелённых первым снегом,
забывших пораженья и победы,
соединённых белой нитью с небом.
Мы жить учились веря и любя.

Шёл снег – и нимбы фонарей светились,
под мягким пледом согревались крыши,
прохожие, аллеи... Был чуть слышен
звон колокольный, чуткий и возвышенный.
Но, может быть, он наяву приснился?..

Такие дни случаются нечасто.
Они приходят высшею наградой
то с первым снегом, то с прозрачной радугой,
под крик ребенка, шёпот листопада.
Как праздник. Как знаменье. Как причастие.

Любить легко и нетревожно,
когда не ждать и не просить,
а как по насту, осторожно,
едва касаясь, проходить
по звонкой проволоке боли –
без веры, что она ведёт
к тому ромашковому полю,
где лепесткам проверен счёт,
где всё, что снилось поневоле,
как осень в августе, придёт.
Едва заметною тропинкой,
листком, спустившимся к ногам,
и золотою паутинкой,
хранимой, словно талисман.
Знакомым голосом далёким,
улыбкою светлее дня,
теплом ладоней, что берёг ты
так долго-долго... для меня...

Поспели яблоки и звёзды.
И август, ветви наклоня,
к цветам погасшим, травам поздним,
опятам в отсыревших гнёздах
отпустит их. Следы огня

ищу на просеках и тропах.
Да, время звёзды собирать.
Не нужно оптики – лишь опыт
лучей зелёных перископы
среди травинок различать.

Над домом месяц бросил якорь
и вспыхнула в ответ одна
планета между прочих яблок,
где, как в янтарной капле яркой,
застыла прошлая весна.

По отмелям речки с названием "Лето"
(где буковка "о" на конце, а не "а")
брести бы и дальше, зажав амулеты
из тёплых ракушек в горячих руках.

Брести за синхронною стайкою рыбьей,
за радугой, что примостилась вдали;
пугая лягушек и прочих амфибий.
А помнишь, по детству вот так же брели?

В минутах тогда было больше песчинок,
вкуснее вода, небеса голубей...
...Мне кажется, или прибавилось тины,
и берега тени под вечер длинней?

Шиповник отцвёл, и сошла земляника,
и значит, беспечности время прошло.
Из нитей грибницы вдоль нитей тропинок
поднялись грибы, догоняя числом

опавшие рыжие искры осины.
Осеннее море холодным огнём
к ногам подступило. Зелёным и синим
лоскутикам речки не выстоять в нём.

Выходим из Лета. Привычен и прочен
асфальтовый путь, возвращающий нас
в приют городских "диогеновых бочек".
Вот только бы Солнце не скрылось из глаз...

Сентябрь. Полураспад
зелёного на жёлтый
и синий: жар костра
и дыма плед тяжёлый,

на горечь хризантем
и утра тонкий иней,
уход от летних тем
и нотный след за ними.

Любви полураспад
(как долгожданна лёгкость!)
на верности мускат

и сор пустых тревог...
Души вечно-
зелёность.
Сентябрь
моих дорог.

Осень прячет свои секреты
под бутылочным стёклышком льда –
и осиновые монеты,
и лучинки травы. И звезда

клёна алая, как морская,
застывает в воде ледяной.
Спит горошинка – и мечтает
как принцесса проснуться весной.

Ветра северного ладони
тайну осени вверят снегам;
глаз чужих, чёрных глаз вороньих
колдовство отведут. Декабрям

пожелай, как изюминок в хлебе,
в корке наста – вкраплений рябин.
Звёзд янтарных – в бархатном небе.
В полдень солнце пожарче камин

пусть растопит, земле влюблённо
улыбнётся сквозь облачный дым.
Трав подснежных гладью зелёной,
птичьим следом – крестом голубым

вышьют в белых нарядах нимфы
бесконечных метелей края.
Рифмой к снегу и эхом рифмы
будем, сбудемся – ты и я.